Бумбараш. Аркадий Гайдар.
Тогда Бумбараш сбросил сумку и скинул шинель.
- Ну, ты, черный! - сказал он, подталкивая собачонку носком рыжего сапога. - Раз хозяев нет, будем хозяйничать сами.
Он вынул из сумки ковригу хлеба, достал крынку молока и поставил на стол миску со щами. Ложка у него была своя - серая, алюминиевая, вылитая из головки шрапнельного снаряда.
- Ну, ты, черный! - пробормотал он, кидая собачонке кусок размоченного в молоке хлеба. - Мы ни к кому не лезем, и к нам пусть никто не лезет тоже.
По крыше застучал дождь. Бумбараш захлопнул окно, запер на задвижку дверь. Лег на рваную перину. Положил сумку под голову. Накрылся шинелью и тотчас же уснул.
Черная собачонка вытащила из-под печки рваный башмак. Потрепала его зубами, поворчала, уронила кочергу, испугалась и притихла, свернувшись у Бумбараша в ногах.
x x x
Вероятно, потому, что в избе было тепло и тихо, потому, что не мозолило бока жесткими досками вагонных нар и его не трясло, не дергало, не осыпало пылью и не обжигало искрами паровозных топок, спал Бумбараш очень крепко.
И, когда наконец его разбудил собачий лай и быстрый стук в окошко, он вскочил как ошалелый.
- Что надо? - заорал он таким голосом, как будто был здесь хозяином и его сон потревожил назойливый нищий или непрошеный бродяга.
- Командир здесь? - раздался из-за окна нетерпеливый скрипучий голос.
- Здесь! Как же! - злобно ответил Бумбараш. - Что надо?
- Бумагу возьми! - и чья-то рука протянулась к окошку.
- Какую еще бумагу?
- А черт вас знает, какую еще бумагу! Приказано передать - и все дело!
- Давай, чтоб ты провалился! - нехотя ответил Бумбараш и, просунув руку в фортку, получил измятый шершавый пакет. - Давай! Да проваливай!
- "Проваливай"! - передразнил его обиженный голос.
Потом затарахтела телега, и уже издалека Бумбараш услышал:
- Я вот скажу ему, что ты пьяный нарезался, лежишь и дрыхнешь. Я все расскажу!
Бумбараш повертел пакет. Но ни свечки, ни лампы в избе не было.
- Носит вас по ночам! Не дадут человеку и выспаться! - проворчал Бумбараш и цыкнул на собачонку, чтобы не гавкала.
Он зевнул, потянулся, по солдатской привычке сунул пакет за обшлаг рукава шинели и снова завалился спать. Долго ворочался он, но теперь ему не спалось.
В окошке уже брезжил рассвет, а вставать Бумбарашу не хотелось.
Он потянулся за махоркой, закурил, услышал, как под крышей застрекотали сороки. И вдруг, как-то разом, очнулся. Он вспомнил, что до родного села, до Михеева, осталось всего-навсего только десять коротких верст.
Он вскочил, сполоснул голову возле дождевой кадки и снял со стены осколок зеркала.
Лицо свое ему не понравилось. Нос был обветренный, красный, щеки шершавые и заросшие бурой щетиной. Кроме того, под левым глазом еще не разошелся синяк. Это кованым каблуком ему подсадил в темноте отпускной артиллерист, пробиравшийся через головы спящих к двери вагона.
Подписаться на RSS