Военная тайна. Аркадий Гайдар
И, когда, свернув с тесной Мясницкой к Земляному валу, шофер увеличил скорость так, что машина с легким, упругим жужжанием понеслась по асфальтовой мостовой, широкой и серой, как туго растянутое суконное Одеяло, Натка сдернула синий платок, чтобы ветер сильней бил в лицо и трепал, как хочет, черные волосы.
В ожидании поезда они расположились на тенистой террасе вокзального буфета. Отсюда были видны железнодорожные пути, яркие семафоры и крутые асфальтовые платформы, по которым спешили люди на дачные поезда.
Здесь Шегалов заказал два обеда, бутылку пива и мороженое.
- Дядя, - задумчиво сказала Натка, - три года тому назад я говорила тебе, что хочу быть летчиком или капитаном морского парохода. А вот случилось так, что послали меня сначала в совпартшколу, - учись, говорят, в совпартшколе, - а теперь послали на пионерработу: иди, говорят, и работай.
Натка отодвинула тарелку, взяла блюдечко с розовым, быстро тающим мороженым и посмотрела на Шегалова так, как будто она ожидала ответа на заданный вопрос.
Но Шегалов выпил стакан пива, вытер ладонью жесткие усы и ждал, что скажет она дальше.
- И послали на пионерработу, - упрямо повторила Натка. - Летчики летят своими путями. Пароходы плывут своими морями. Верка - это та самая, с которой мы вытащили твою саблю, - через два года будет инженером. А я сижу на пионерработе и не знаю - почему.
- Ты не любишь свою работу? - осторожно спросил Шегалов. - Не любишь или не справляешься?
- Не люблю, - созналась Натка. - Я и сама, дядя, знаю, что нужная и важная... Все это я знаю сама. Но мне кажется, что я не на своем месте. Не понимаешь? Ну вот, например: когда грянула гражданская война, взяли бы тогда тебе и сказали: не трогайте, Шегалов, винтовку, оставьте саблю и поезжайте в такую-то школу и учите там ребят грамматике и арифметике. Ты бы что?
- Из меня грамматик плохой бы тогда вышел, - насторожившись, отшутился Шегалов. Он помолчал, вспомнил и, улыбнувшись, сказал: - А вот однажды сняли меня с отряда, отозвали с фронта. И целые три месяца, в самую горячку, считал я вагоны с овсом и сеном, отправлял мешки с мукой, грузил бочонки с капустой. И отряд мой давно уже разбили. И вперед наши давно уже прорвались. И назад наших давно уже шарахнули. А я все хожу, считаю, вешаю, отправляю, чтобы точнее, чтобы больше, чтобы лучше. Это как, по-твоему?
Шегалов глянул в лицо нахмурившейся Натки и добродушно переспросил:
- Ты не справляешься? Так давай, дочка, подучись, подтянись. Я и сам раньше кислую капусту только в солдатских щах ложкой хлебал. А потом пошла и капуста вагонами, и табак, и селедка. Два эшелона полудохлой скотины - и те сберег, выкормил, выправил. Приехали с фронта из шестнадцатой армии приемщики. Глядят - скотина ровная, гладкая. "Господи, - говорят, - да неужели же это нам такое привалило? А у нас полки на одной картошке сидят, усталые, отощалые". Помню, один неспокойный комиссар так и норовит, так и норовит со мною поцеловаться.
Подписаться на RSS